Всемирный следопыт № 03 за март 2001, Николай Малютин
…Удивительный был день. Прогуливаясь, дошли до магазина Хитати. Из-за стеклянных ворот показалась белая рука. Женщина по имени Тамако молвила, что помнит мое лицо. Она красива, изящна и говорлива.
Я, прислонившись к стене, сказал: "Ты удивительная женщина!"
"Ты тоже"…
Если вдуматься, мы найдем этот разговор странным (а уж редактор точно возьмется за красный карандаш), ведь, доверяясь языковой логике, мы готовы счесть, что Тамако приняла своего собеседника за женщину, иначе бы добавила: "Ты тоже удивительный человек!" Японцы мыслят интуитивно, и потому им сразу же ясно, что наречие "тоже" в данном случае заменяет именно прилагательное "удивительный", а не подтверждает: "Ты тоже женщина". Для японца не нужно таких пространных объяснений. Из слов, предваряющих диалог, ему ясно, кто с кем беседует. Поэтому всюду, где интуиция позволяет восстановить смысл, можно безболезненно сокращать сказанное и написанное, не придавая значение тому, что мы, европейцы, называем "логическими неувязками". Японцы быстрее и легче нас домысливают сказанное. В их молчании - проницательность.
По этой причине японцы не испытывают никакой неприязни к омонимам - словам, которые одинаково пишутся или звучат, но означают совсем разное. В Европе и Америке к этим словам-двойникам относятся иначе. Их не любят. Они мешают понять сказанное, они задерживают внимание, они порождают путаницу. Они нарушают автоматизм восприятия.
Вот пара примеров. В средневековом английском широко использовались слова "queen" и "quean". Первое означало "королева", второе - "распутница". И хотя по своему написанию слова были похожи, произносились они по-разному. Однако со временем язык менялся. Оба слова стали звучать одинаково. Называть "королевами" уличных женщин было оскорбительно для ее величества. Неудобного слова стали избегать как крамолы. Так, существительное "quean" быстро вышло из обихода. В современных словарях его приводят с пометкой "устаревшее".
Другой пример отсылает к временам пуританского засилья в Америке. С некоторых пор ансамбль из шести музыкантов вопреки всякой логике стали именовать квинтетом. Нет, количество музыкантов вовсе не сократили до пяти. Просто слово "секстет" напоминало ревнителям нравов и новым цензорам английского языка "нечто неприличное". Японцев подобное неблагозвучие не волнует.
[Так, фирма "Seiko", выпускающая известные всему миру часы, не страдает у себя в стране от двусмысленности своего названия. "Сейко" по-японски означает не только "успех", но и "секс". В Европе, США или России любая серьезная фирма с таким скабрезным названием имела бы проблемы со сбытом своей продукции. Японцы же, как показывает опрос, не могут понять, как можно связать имя "Сейко" с чем-либо кроме успеха! Тем более, что оба варианта этого слова пишутся разными иероглифами, а это в Японии очень важно!]
Для японцев речь гораздо теснее связана с письмом, чем для нас. Если два слова произносятся одинаково, но пишутся по-разному, то это, считают они, разные слова. Их схожесть звучания даже не замечается японцами. [Так обстоит дело со словами "gekkei" ("лавр" и - "менструация") и "seibyo" ("эпилепсия" и - "половая болезнь").] Порой японские омонимы обозначают даже противоположные по смыслу слова: например, "kouten" ("бурная погода" и - "приятная погода"). Разница в написании делает эти слова непохожими. Если же японец в ответ на вопрос: "Какая завтра погода?" произнесет: "Kouten", то, чтобы не ввести собеседника в заблуждение, он непременно начертит пальцем на ладони нужные иероглифы, различая "бурю над городом" и "благолепие в небесах". Итак, полагаясь лишь на одну логику, выучить японский язык невозможно. Тут нужна интуиция.
В этой любви японцев к омонимам ощущается еще одна особенность их мышления. Оно гармонично, оно примиряет противоположности. "Приятная" погода постепенно перетекает в "бурную"; оба этих состояния природы прекрасно дополняют друг друга. Наше "черно-белое мышление", привыкшее делить естество на непримиримые, враждующие друг с другом части, чуждо японцам.
В Японии вообще не любят что-то доказывать на словах и тем более яростно спорить друг с другом, что так присуще европейцам. Нет, там считают, что слова должны порождать гармонию, а не раздор.
Естественно, это имеет свои недостатки. Нечеткость, расплывчатость, двусмысленность понятий и представлений нигде так не опасны, как в юриспруденции. Именно здесь японский рассудок, как и язык, дает сбои. Невозможно окончательно определить правоту и неправоту, считает японец, ибо в любой ситуации каждый в чем-то прав, а в чем-то неправ. Истина присутствует везде. Ее крупица ведома каждому. А выводы из этого можно делать самые разные.
Не случайно японцы так охотно, без всякого стеснения, перенимают чужие достижения: каждый народ по-своему "избранный". Не случайно знаменитый фильм "Расемон", где несколько человек абсолютно по-разному рассказывают одну и ту же историю, снял именно японец Акира Куросава. Не случайно ни один японский политик не приехал в Перл-Харбор, где в декабре 1941 года была уничтожена база тихоокеанского флота США, и не покаялся, а вот мысливший в категориях римского права экс-канцлер ФРГ Вилли Брандт покаялся перед Польшей за преступления третьего рейха.